Земля на перекрестке миров: от неолита до тевтонских мечей

Эпиграф: «От племени же Афетова суть норова, немци, и ляхове, пруси, чюдь…»
— Повесть временных лет.

Введение: Наследники ледника

Сцена была готова. Великий ледник отступил, оставив после себя холмы и озера. Море, отпульсировав в титанической борьбе стихий, обрело свои суровые очертания. Эта земля, закаленная льдом и временем, ждала своего человека. И он пришел.

Около 12 тысяч лет назад, вслед за отступающим ледником и стадами северных оленей, на берега будущей Балтики ступили первые охотники. Это были не просто жители, а истинные наследники ледниковой эпохи — сильные, выносливые, способные выжить в мире, где природа еще помнила холод великой зимы. Они были первыми, кто назвал эту землю своим домом.

Мы проследим путь этих людей через тысячелетия, чтобы увидеть, как здесь, на западном рубеже огромного мира, формировалась не обособленная группа племен, а неотъемлемая часть, западная ветвь единого балто-славянского, а в более широком смысле — русского суперэтноса. Это история не разделения, а нашего единства.

Часть I. Код предков: Генетическая подпись

Около 5 тысяч лет назад исторический ландшафт нашего края кардинально изменился. На берега Балтики приходят новые племена, принесшие с собой мощнейший культурный и генетический импульс, который охватил гигантские пространства от Рейна до Волги и заложил основу современной Европы.

Археологи называют это явление культурой шнуровой керамики, по характерным узорам на глиняной посуде, или культурой боевых топоров — по великолепно отполированным каменным топорам, которые воины-вожди клали в свои могилы как символ власти.

Именно здесь, на побережье Янтарного моря, этот общеевропейский поток породил свой уникальный, местный вариант — Приморскую (или Жуцевскую) культуру. Ее создатели не были просто кочевниками, прошедшими мимо. Они глубоко и осмысленно вросли в эту землю. Будучи воинственными скотоводами, они стали также искусными рыбаками, охотниками на тюленей и, самое главное, первыми «промышленными» добытчиками янтаря. Именно они начали писать великую янтарную историю нашего края.

Но главным наследием этих людей был даже не янтарь. Они принесли с собой свой язык — праоснову всех будущих славянских и балтских языков, и свой генетический код. Их «подпись» — гаплогруппа R1a — и сегодня является доминирующей у всех коренных народов Восточной Европы, в первую очередь поляков и русских. Они заложили тот самый фундамент, на котором спустя тысячелетия вырастет великое древо славянских и балтских народов, доказав наше изначальное, кровное единство.

Часть II. Эпоха янтаря и мечей: Воинская вера Громовержца

Прошли века. На Янтарном берегу закипела жизнь, но самосознание народа формируется не только мирным трудом, а в горниле войны и веры. В V-VI веках, когда рушился Рим и вся Европа пришла в движение, на эти земли прибывает новая пассионарная сила. Поздние хроники, такие как труд Симона Грунау, сохранили об этом событии легенду, имеющую, по-видимому, реальную историческую подоплеку. В 514 году изгнанные готами вожди Видевут и Брутен, предположительно из племени кимвров, прибывают на Самбийский полуостров, который в те времена считался островом и носил имя Ульмигания — «Островное царство».

Они не просто влились в местное население — они его возглавили и преобразовали, создав новую военно-религиозную систему, которая начала стремительно распространяться на соседние родственные племена. Видевут стал светским королем, а его брат Брутен — верховным жрецом Криве, основав в земле натангов главное святилище Ромове. В его основе стояла троица богов — Патолс, Потримпс и, главный из них, бог грома и дружины — Перкунас.



Это была оформленная и цельная воинская вера, ставшая духовным стержнем для новой военной элиты. В то время как на севере формировался свой мир с культом Одина, чья экспансия была направлена преимущественно на запад, в Британию, здесь, на южном и восточном побережье Балтики, безраздельно доминировал Перкунас. Его влияние, распространяемое дружинами будущих пруссов, было направлено на восток и юг, вдоль великих речных путей.

Дошедшая до нас в виде «законов Видевута» доктрина этого учения была проста, эффективна и не терпела конкуренции: религиозная чистота («Никто не должен приносить в страну бога из чужих краев»), миссионерство огнем и мечом («Если же они [соседи] отвергнут наших богов, должны быть убиты нами») и абсолютная власть жречества. Так на землях этого племенного союза родилась уникальная форма правления — теократия. И она сработала как мощнейший, но парадоксальный механизм.

Часть III. Теократия: Двигатель экспансии и тормоз развития

Как двигатель, эта новая теократическая система породила невиданную доселе силу. Уже в V-VI веках на берегах рек основываются опорные центры для контроля за судоходством, такие как Твангсте на Преголе, Линкунен и Поскальвен на Немане. Позже к ним добавятся крупные торгово-ремесленные порты Трусо и Кауп. Жрецы, возглавив дружины, направили их пассионарную энергию вовне. Военные походы теперь были не просто грабежом, а священной войной, а дань, собираемая с племен, называлась «жертвоприношением».

Но дружины будущих пруссов не несли своим славянским братьям нового бога — Перун давно был общим на протяжении тысячи лет. Но они несли нечто большее: новый, единый и агрессивный военно-религиозный стандарт. Этот проект взял древнюю, общую веру в Громовержца и выковал из нее оружие — знамя, под которым могли сплотиться разрозненные племена.


Именно этот объединяющий духовный импульс и объясняет поразительные связи этого народа со славянским миром. Так верховный жрец Криве дал имя могущественному союзу кривичей. Так обновленный и воинственный культ Перуна стал верой князя и дружины, на которой клялись воины Игоря и Святослава. Так родилось общее военно-духовное пространство, скрепленное одной кровью и обновленной верой в общего бога.

Как тормоз, эта же система законсервировала развитие на землях, где она возникла. Присваивая все плоды побед, жречество убило социальные лифты и не дало сформироваться сильной светской знати. Вся энергия уходила вовне. Родина будущих пруссов стала «ядерным реактором», который породил импульс, создавший государственность у соседей, но сама так и не стала единым государством, что и предопределило ее будущую трагедию.

Часть IV. Имя народа: Печать родства

Этот край, благодаря своему главному сокровищу, был известен миру с глубокой древности.

Римский историк I века н.э. Корнелий Тацит в своем труде «О происхождении германцев» писал о местных жителях: «Эстии… обшаривают даже море и на берегу, и на мели единственные из всех собирают янтарь… Сами они им никак не пользуются; его доставляют к ним в грубом, необработанном виде, и они, к своему изумлению, получают за него плату».

Но «эстии» было лишь внешним именем, экзонимом, происходившим от германского «Ost» — восток. Когда же Рим пал, это имя было забыто. Миру понадобилось другое имя для этого народа, имя, рожденное уже не в далеком Риме, а здесь, в самой гуще балто-славянской жизни.

Оно выросло из самой души языка наших предков. Для них слово «Русь» было понятием неизмеримо большим, чем название государства. Это была сама жизнь, свет, мир живых. В русских сказках Баба-Яга, стражница мира мертвых, восклицая: «Русским духом пахнет!», чует не национальность, а саму жизнь. В наших северных говорах до сих пор сохранилось выражение «вынести на русь», что значит — «вынести на свет». Сам цвет волос «русый» — это цвет света, солнца. И русло реки — это путь этой живой, светлой воды.

Эта древняя связь — Русь как река — оставила свой вечный след прямо на карте нашего края. В самом устье Немана, на берегу Куршского залива, в сердце земли скальвов, до сих пор стоит город-порт Русне. Это не случайное название и не позднее заимствование. Это живой отголосок тех времен, когда великую реку Неман вполне могли называть ее исконным, сакральным именем — Русь.
И тогда все становится на свои места. Народ, живущий рядом, вдоль этой великой пограничной реки-Руси, естественным образом становился По-Русами.

Это живое, народное имя, понятное каждому, стало их общим названием. И именно это название, путешествуя по торговым и дипломатическим путям на запад, было услышано и записано немецкими книжниками.

Так, в первом дошедшем до нас документальном упоминании этого имени, списке народов IX века, известном как «Баварский географ», мы находим сразу несколько поразительных свидетельств. В одной из версий списка этот народ назван Bruzi, в другой — более полно и точно — Prissani. Но самое главное, в том же документе, среди соседей, упоминаются и сами Ruzzi — русы.

Это не что иное, как застывший в пергаменте IX века отпечаток той самой исторической реальности: составитель списка зафиксировал два близких, но разных народа — русов и тех, кто жил рядом, «по русам». Именно эту простую и ясную географическую и историческую правду и разглядел гений Михаила Ломоносова в своем фундаментальном труде «Древняя российская история».

Новое имя не было случайным набором звуков. Оно было зеркалом, отразившим новую реальность: эти племена окончательно и бесповоротно вошли в орбиту зарождающегося русского мира, став его неотъемлемой западной частью. А еще одним бесценным свидетельством этого братства стало слово янтарь. Наши предки приняли его от своих родичей-самбов; оно сохранило их исконное слово gentars («Защитник», в значении «Оберег»), происходящее от глагола gent («защищать»), чей древний корень живет и в русском слове «гнать» (прогонять зло), став именем-оберегом, произнесенным, словно пароль, братом брату на общем берегу Варяжского моря.

Часть V. Душа народа: Уклад, вера и сила

Кем были эти люди, наши далекие предки, которых соседи назвали пруссами?

В первую очередь, они были пахарями и скотоводами, чья жизнь была подчинена суровым, но справедливым законам природы. Они не покоряли землю, а жили с ней в единстве, чувствуя ее дыхание в смене времен года, в шуме священных рощ и в блеске речной воды.
Но суровая земля и беспокойные соседи сделали каждого из них воином. Свобода была для прусса высшей ценностью, а смерть в бою — честью. Их общество не знало рабства в римском понимании: захваченный в бою пленник через некоторое время либо возвращался домой за выкуп, либо становился полноправным членом общины.

Именно об этой черте, присущей всем славянам, писал еще в VI веке византийский историк Прокопий Кесарийский: «Они не держат [пленных] в рабстве в течение неограниченного времени… но предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси, или остаться там, где они находятся, на положении свободных и друзей».

Душой же этого народа были жрецы. Их духовный лидер, верховный жрец Криве, чья резиденция находилась в главном святилище Ромове, пользовался непререкаемым авторитетом у всех одиннадцати племен. И здесь мы сталкиваемся с еще одной поразительной нитью, связывающей пруссов со славянским миром. Само имя верховного жреца — Криве — напрямую перекликается с названием одного из крупнейших восточнославянских племенных союзов — кривичей. Более того, в современном латышском языке слово krievs означает «русский». Эта цепочка: Криве (жрец) → кривичи (племя) → krievs (русский) — не может быть случайностью. Скорее всего это прямое указание на общую жреческую и, возможно, правящую элиту, которая была духовным стержнем для всего балто-славянского мира.

Центральное место в мире прусса занимал его верный конь. Это был не просто средство передвижения, а священное животное — символ статуса, боевой товарищ и проводник в загробный мир. Археология дает нам неоспоримые доказательства этого: на всей территории прусских земель найдены многочисленные захоронения знатных воинов вместе с их боевыми конями, чтобы те могли достойно въехать в чертоги богов. Эта традиция роднит пруссов со скифами и славянами.

Насколько глубоко было почитание коня в нашем общем мире, мы можем судить по древнейшим русским летописям. Вспомним легенду о Вещем Олеге, чья судьба была неразрывно связана с предсказанием о его любимом коне. Эта история — не просто сказка, а отголосок тех времен, когда конь считался мистическим существом, способным влиять на судьбу человека и быть посредником между миром людей и миром богов.

Но у пруссов этот общий культ породил свой, уникальный и ни на что не похожий обычай, отражавший их воинский дух — конные скачки при разделе наследства. После смерти соплеменника его имущество доставалось не по старшинству, а самому быстрому и удачливому всаднику. Судьбу решали не законы, а воля богов и быстрота коня.

Этот воинский дух, символом которого был конь, нуждался в материальном воплощении. Им стала сеть мощных городищ-крепостей, которые были центрами силы янтарной земли. Среди них выделялись Твангсте (предшественник Калининграда), Кауп, Линкунен и Поскальвен (район современного Советска). 

Но власть пруссов держалась не только на стенах ранее упомянутых городищ и крепостей, но и на силе духа, которую они черпали в своих святилищах. Главным из них было Ромове, духовная столица всей Пруссии. А на границе двух миров, балтов и славян, на высоком берегу Немана, и сейчас (напротив современных Советска и Немана) возвышается гора Рамбинас — «Олимп» пограничья, главное капище бога-громовержца Перкунаса, место силы для скальвов, ятвягов и их славянских братьев.

Часть VI. Одиннадцать племен — одно сердце

Чтобы понять прусский мир, нужно представить его не как лоскутную карту, а как живой, дышащий организм. Его кожей были янтарные пляжи самбов. Его мускулами были воины натангов и вармов. Его житницей были плодородные равнины юга, где жили барты, погезаны, помезаны и сассы. А его душой были дремучие леса востока, где обитали галинды и надровы. Всех их звали одним именем — пруссы.

И как у любого живого организма, у этого мира были свои рубежи — границы, где жизнь била ключом. Этими рубежами были земли двух особенных племен — скальвов и судовов (ятвягов). Они были его руками, протянутыми на восток, его ушами, слышавшими дыхание огромной Русской равнины. Их пограничный статус сделал их живым мостом, который органично включал всю Пруссию в великий исторический процесс, сформировавший впоследствии триединый русский народ.



Скальвы были речным народом. Их душа была подобна Неману — широкая и вечно движущаяся. Эта река была для них не преградой, а дорогой, что связывала Балтику с землями их кровных братьев — кривичей. Не случайно византийцы, описывая славян, назвали их склавинами — именем, поразительно созвучным самоназванию этого племени. И как печать этого родства, в сердце их земли и сейчас стоит город-порт Русне. А их главная цитадель Рогнеть, согласно легенде, была основана пророчицей Раганитой, носившей в волосах полумесяц-лунницу. Это не просто сказка, это прямой символ общеславянской богини-матери Мокоши. Это тот самый древний образ, который тысячи лет спустя интуитивно уловил гений Пушкина: «Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит». Скальвы были стражами этого великого пути, западными воротами славянского мира.

Если скальвы были речной заставой, то ятвяги были сухопутным мостом. Их земли гигантским клином вклинивались в славянские территории, простираясь от Роминтенской пущи на западе до самого Бреста на востоке. Они жили вперемешку с дреговичами и русинами Галиции и Волыни, а русские летописи полны упоминаний о них как о союзниках и противниках в княжеских войнах. Они были не «иным народом», а особым, сохранившим древние черты, но без сомнения русским пограничным племенем.
Именно в судьбе этих пограничных племен прусский мир и раскрывал свою истинную суть. Он не был глухой провинцией. Через своих неманских и брестских стражей он был широко открыт навстречу своим соседям, дышал с ними одним воздухом и жил общими надеждами.

Накануне бури

К XIII веку прусские племена, пройдя тысячелетний путь от наследников культуры шнуровой керамики до хозяев Янтарного берега, представляли собой зрелую и самобытную силу. Их связи с русскими землями, общая духовная основа и военная организация делали их западным форпостом огромного балто-славянского мира.

Однако этот мир стоял на пороге невиданного испытания. Набирающая мощь немецкая экспансия, облечённая в идеологию крестового похода, увидела в пруссах не соседей, а «диких язычников», подлежащих искоренению. Миссия с крестом в одной руке и мечом — в другой не несла ассимиляции, она несла тотальное уничтожение.

В следующей части мы расскажем о том, как разворачивалась эта чудовищная машина истребления, о героическом и обречённом сопротивлении пруссов и о том, как некогда цветущий край превратился в «Прусскую пустыню» — безмолвный памятник первому в истории Восточной Европы геноциду.